На главную  
К началу раздела

Поль Дюбрюкс (1770-1835) – первый исследователь Илурата

"Изгнанник на краю Европы" - так назвал себя в письме французскому королю Карлу X один из тех, кто стоял у истоков античной археологии Северного Причерноморья - Поль Августин Дюбрюкс (1770-1835). Он покинул родину из-за революционных потрясений конца XVIII в., и после долгих скитаний поселился в Восточном Крыму, чтобы обрести там свое подлинное призвание.

Как выяснилось совсем недавно, благодаря усилиям французских архивистов, П. Дюбрюкс родился 31 августа 1770 г. в герцогстве Люксембург, тогда принадлежавшем Австрийской империи, в той его части, которая теперь входит в состав современной Бельгии. Впрочем, семья Поля по своим языку, культуре, да и чисто практическим интересам, больше была связана с расположенной неподалеку Францией. Своей фамилией он был обязан отцу - дворянину Селестену Алексису Симону Гийому, прозванному Дюбро или Дюбрю, что на местном диалекте означало густые лесные заросли, где скрывается дичь. Такие прозвища не даются зря, и, видимо, оно отражало всепоглощающую страсть к охоте, которая позднее переросла в жажду военных подвигов. Когда началась Семилетняя война 1757-1763 гг. восемнадцатилетний Селестен Дюбрюкс, не раздумывая, стал солдатом набиравшегося для французской армии корпуса королевских добровольцев, где вскоре дослужился до офицерского чина. Он участвовал в Ганноверской, Корсиканской и Антильской кампаниях, связанных с десантными операциями, проводившимися при участии военно-морского флота. Затем для него начались годы размеренной пограничной службы. Где она протекала неясно, но, если позднее, уже в России его сын указывал в качестве своей родины на провинцию Франш-Конте, то, скорее всего, именно она стала местом последней службы Дюбрюкса-старшего при королевском режиме. Здесь, видимо, и прошли юные годы будущего археолога. Поначалу Поль, появившийся на свет первым из четырех сыновей Селестена Дюбрюкса, не особенно задумывался над проблемой жизненного выбора и решил пойти по стопам отца. В 1784 г. он в чине младшего лейтенанта вступил в полк альпийских стрелков, часть подразделения которого позднее были преобразованы в 6 батальон пехотинцев, прозванных "бретонскими стрелками". Через пять лет молодой офицер поднимается еще на одну ступеньку военной карьеры и становится уже лейтенантом.

Впрочем, вскоре Великая Французская революция положила конец спокойному существованию семейства Дюбрюксов. В 1792 г. его глава, уже собравшийся было уйти в отставку, утратил право на пенсию, предоставленную морским ведомством. Короля Людовика XVI к тому времени уже лишили власти, и новое революционное правительство объявляет войну Австрии, стремившейся к восстановлению монархии во Франции.

Дюбрюксы не собирались отрекаться от роялистских взглядов и вскоре оказались за границей, в немецком городке Кобленце. Здесь Поль, вместе с отцом и братом, Этьеном Туссеном, вступил в Корпус благородных егерей под командованием принца Конде, где уже находилось около 15 тысяч эмигрантов, готовых в составе австрийской армии воевать против революционной Франции. Но страстный призыв "Граждане, Отечество в опасности!" уже всколыхнул всю страну и битва при Вальми 20 сентября 1792 г. похоронила надежды на скорую реставрацию старых порядков. Пять лет сражений завершились поражением Австрии и Кампо-Формийским миром 1797 г., продиктованным молодым генералом Наполеоном Бонапартом. Этот мир обрекал армию Конде на изгнание. Единственной страной, готовой ее принять оказалась Россия. При Павле I здесь нашли приют многие французские роялисты, и даже герцог Прованский, будущий король Людовик XVIII.

Тысячи французов тогда оказались не у дел и рассеялись по Европе в поисках средств к существованию. Даже знатные особы в этот период, испытывая нужду, были вынуждены заняться презренным ремеслом, как маркиз де Раманс, побочный сын короля Людовика XV, ставший обойщиком в Гамбурге. Самую простую возможность заработать и какое-то время просуществовать в ожидании лучших времен давало преподавание французского языка. Характерные черты учителя-француза этого времени и настроения большей части эмигрантов, ярко отразил в своих мемуарах Ф. Ф. Вигель. Он писал: "наш гувернер, шевалье де-Ролен-де-Бельвиль, французский подполковник, человек лет сорока… старался со всеми быть любезен и умел всем нравиться, старым и молодым, господам и даже слугам… Об отечестве своем говорил как все французы, без чувства, но с хвастовством, и с состраданием… Революционеры, новые титаны, по словам его, только временно овладели сим Олимпом, но подобно им, будут низвергнуты в бездну".

Вот и нашего героя судьба на некоторое время забросила в Польшу, где он давал частные уроки, а затем последовал за отцом и братом на Волынь, где разместился сборный пункт для французов, воевавших под знаменами Конде. К тому времени Поль Дюбрюкс уже был обременен семьей и имел двоих детей, необходимость заботиться о которых, конечно, осложняла его существование. Когда в 1799 г. военные действия против Франции возобновились, и эмигрантское воинство вступило на территорию Германии, он заболел, затем совершенно без средств к существованию был вынужден остаться в России и, год спустя, вышел в отставку. В 1801 г., после очередного поражения австрийцев и роспуска военных сил эмигрантов, судьба разбросала ранее сражавшихся под одним знаменем Дюбрюксов. Отец по амнистии, объявленной пожизненным консулом Наполеоном в 1802 г. для большей части эмигрантов, вернулся во Францию. Младший брат, Этьен Туссен, испросил у эрцгерцога Австрийского назначения в имперскую армию, как подданный его императорского величества, вполне владеющий немецким языком и имеющий родственников на австрийской службе.

Для верного своим убеждениям Поля Дюбрюкса никаких сомнений не было: он считал, что настоящий француз ни в коем случае не должен служить узурпатору, а тяготы военной жизни женатого человека, видимо, уже не прельщали. Даже в жестокой нужде, когда отец исхлопотал ему возможность занять место во французском Департаменте вод и лесов, последовал решительный отказ принести присягу новому режиму. Оставалось одно: связать свою судьбу с приютившей его Российской империей. И вот бывший армейский капитан Павел Дюбрюкс (как его теперь можно называть) переходит на гражданскую службу тем же чином IX класса, т.е. титулярным советником. Чин этот многим знаком больше по романсу Даргомыжского на стихи Вейнберга "Он был титулярный советник, она - генеральская дочь", хотя упоминание о нем можно часто встретить в произведениях русской литературы XIX века. Достаточно вспомнить среди его обладателей незабвенного Акакия Акакиевича Башмачкина из гоголевской "Шинели". Большая часть чиновников застревала на этой ступеньке надолго потому, что VIII класс уже давал права потомственного дворянства и, чтобы перейти в него, обычно нужно было иметь протекцию. Судьба обрекла Дюбрюкса до конца жизни пребывать в кругу тех, кого называли "вечными титулярными советниками", но на первых порах это, видимо, не особенно его тяготило. О петербургском периоде его жизни никаких сведений не сохранилось. Скорее всего, несмотря на завязавшиеся благодаря "уму и любезности" знакомства, он влачил довольно жалкое существование.

В 1810 г. Павлу Алексеевичу было предложено скромное место надзирателя таможенной заставы в Керчи, на что он с радостью согласился. Что же представлял собой этот город в те годы? Павел Сумароков, посвятивший Керчи начала XIX в. несколько строк в своих "Досугах крымского судьи" отмечал наличие всего 80 небогатых дворов и двух улиц и признавал, что "приморское положение почти здесь бесполезно", т.е. это было типичное российское захолустье. Даже в 1817 г. число жителей Керчи не превышало 600 человек. Таким образом, назвать ее настоящим городом достаточно сложно. Не случайно вся местная администрация находилась в крепости Еникале, на базе которой было организовано Керчь-Еникальское градоначальство. Собственно здесь и обосновался на первых порах титулярный советник Дюбрюкс с женой и двумя сыновьями, вскоре у него родилась и дочь Елизавета.

За сто лет до того Еникале - мощная крепость, возведенная под руководством французских инженеров, была резиденцией турецкого паши и своеобразным ключом к Керченскому проливу, поскольку отсюда полностью простреливался фарватер. Русские войска без боя заняли Еникале в 1771 г., а через три года, после успешного завершения войны с Турцией, она, как и Керчь, окончательно отошла к России. За высокими стенами и бастионами стоял гарнизон и находился ряд военно-административных учреждений, а рядом, в предместье, кипела торговля. Десятки купцов держали здесь свои лавки и предлагали фрукты, рыбу, кожи, войлок, табак и другие товары. Сам Дюбрюкс так описывал свое первоначальное местопребывание на юге России: "Город Еникале, имеющий не более трех улиц, построен амфитеатром на горе; и, хотя дома в нем почти все дурной постройки и в азиатском вкусе, однако вид с моря довольно живописен". В бухте порой останавливалось до тридцати греческих и турецких торговых судов, следовавших далее в Таганрог или обратно.

Конечно, должность надзирателя таможни в условиях отсутствия хорошо оборудованного порта оказалась чисто номинальной, как, впрочем, и жалованье - всего 400 рублей ассигнациями в год. Если бы не помощь рыбаков, иногда снабжавших Дюбрюкса соленой рыбой, ему вряд ли удавалось бы сводить концы с концами. Видимо, поэтому он брался за любую работу, как в 1812 г., когда Павел Алексеевич временно, в связи с эпидемией чумы, исполнял в Еникале обязанности комиссара по медицинской части, за что получил благодарственный отзыв от князя А. Б. Куракина и даже был представлен к награде, которой так и не получил. В июле 1814 г. он упомянут в документах как "управитель коллежского советника Гурьева" в имении, расположенном у деревни Чурубаш.

Скоро положение скромного керченского чиновника несколько улучшилось в связи с получением назначения на новую, более выгодную в материальном отношении должность пристава соляных "магазинов" и смотрителя соляных озер. На этом посту он сумел добиться существенных успехов, увеличив объем соледобычи более чем в десять раз. Впрочем, этот человек по словам академика П. И. Кеппена (1793-1864), относившийся к числу тех, кто "общественное благо предпочитали собственной пользе", так и не сумел использовать новые возможности для личного обогащения. Он честно добивался признания своих заслуг перед королевским режимом, окончательно реставрированным во Франции в 1815 г. и неоднократно направлял прошения о награждении военным орденом - Крестом Людовика Святого, присвоении очередного воинского звания и предоставлении пенсии на пропитание своей многочисленной семьи. Крест в 1817 г. ему дали, но остальные просьбы были оставлены без внимания. Именно тогда Дюбрюкс вплотную приступил к изучению античных городов и некрополей в окрестностях Керчи.

Впрочем, интерес к археологии пробудился у Дюбрюкса с самого момента переезда в Крым. Не раз он становился свидетелем случайных находок классических древностей, связанных с почти тысячелетним существованием Боспорского государства, созданного в V в. до н.э. потомками древнегреческих колонистов на берегах Керченского пролива. Тогда эти древности буквально валялись под ногами. Английский профессор минералогии М.Кларк, побывавший на юге России в 1800 г., так выразил свои впечатления от пребывания в Керчи: "Ни в каком другом месте Крыма путешественник не встретит, вероятно, такого количества древностей… Крестьяне продают за несколько копеек древние монеты этих краев. Стены города покрыты мраморными плитами, целыми и разбитыми, с барельефами и надписями, оставленными без внимания или разрушенными. Эти мраморные плиты используют для ступеней перед дверьми домов или, как в Еникале, они используются для строительства вперемешку с самыми грубыми материалами".

Сам Дюбрюкс так описывает одно из своих первых открытий: "Прогуливаясь однажды по морскому берегу в 1? верстах от города в сторону Еникале, я увидел небольшую гробницу и, раскопав ее своей тростью… извлек... маленькое этрусское (так называли тогда сосуды, расписанные в краснофигурном стиле - В.Г.) блюдечко… В том же месте я нашел чашку красивой формы". Сначала с вполне прозаической целью пополнения собственного бюджета за счет продажи античных древностей проезжим путешественникам и знатным особам, а затем все больше входя во вкус исследований, начинающий археолог в 1811 г. взялся за раскопки в Керчи и открыл оборонительную стену столицы Боспорского царства - Пантикапея. Конечно, специальных знаний у него не было. Тем не менее, основу для подобных занятий создавало классическое образование, несомненно, полученное еще в юношеские годы. В век Просвещения, кто только ни воспитывался на героических образах Древней Греции и Рима, запечатленных Плутархом и другими древними авторами. Искусство и литература были переполнены сюжетами, связанными с античной мифологией и историей.

По-видимому, для Дюбрюкса, как и для многих его современников, и гора в центре Керчи, носящая имя царя Митридата VI Евпатора, непримиримого врага Рима, и разбросанные повсюду античные руины - все это было окутано романтическим ореолом. Именно с таким настроением посетил эти места 15 августа (кстати, по стечению обстоятельств, именно в этот день празднуется неофициальный День археолога - В.Г.) 1820 г. Александр Пушкин, следовавший вместе с семьей генерала Н. Н. Раевского с Кавказских минеральных вод в Кишинев. Свои впечатления поэт описал в письме к брату: "Морем приехали мы в Керчь. Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи, думал я…Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землею, насыпанной веками". Упоминает он и Дюбрюкса как какого-то француза, присланного "из Петербурга для разысканий - но ему недостает ни денег, ни сведений, как у нас обыкновенно водится". Пушкин и не подозревал, что заочно они как-бы уже знакомы через объединявшее петербургскую интеллектуальную элиту "Вольное общество любителей словесности, наук и художеств" (1816-1825), где начиналась литературная деятельность Гнедича и Батюшкова, а главную роль играли будущие декабристы - братья Александр и Николай Бестужевы, Кюхельбекер, Рылеев и близкие к ним люди. В отчете о собрании общества, опубликованном в "Отечественных записках" за 1820 г., можно ознакомиться с описанием существовавшего там небольшого "музеума редкостей": "разные глиняные изделия, как-то статуйки Меркурия и царицы Омфалы, слепки с маски, которые римляне ставили на гробницах и за коими женщины, скрываясь, плакали о покойниках, лампы и пр. (сии вещи доставлены обществу членом-корреспондентом его г. де Бруксом, имеюшим поручение от правительства на приискание древностей в разрываемых могилах Керчи и Еникуля…).

К этому времени "француз" успел провести раскопки у подошвы г. Митридат, в крепостном рву Керчи и погребений вдоль Феодосийского и Карантинного шоссе. Постепенно его исследования, которые велись на пожертвования меценатов, например, Новороссийского генерал-губернатора А. Ф. Ланжерона и государственного канцлера Н. П. Румянцева, приобретают научный характер с довольно высоким для того времени уровнем фиксации найденного материала: ведется дневник, составляются чертежи открытых объектов, делаются рисунки находок. C помощью местных жителей коллекция древностей смотрителя соляных озер стала быстро увеличиваться, заполняя шкафы в доме и пространство перед ним. Впрочем, старинные предметы собирали и до Дюбрюкса, но именно он заложил основы археологической топографии Керченского полуострова, зафиксировав то, что позднее было безвозвратно утрачено. К сожалению, открытие в ряде случаев неграбленых погребений с изделиями из драгоценных металлов указало немногочисленным тогда жителям жителям Керчи на возможный источник легкого обогащения и это привело к появлению первых профессиональных грабителей могил - "счастливчиков". Во всяком случае по рассказам их последователей на рубеже XIX-XX вв., сохраненным писательницей Анной Гарф, этот промысел начали люди, получившие профессиональные навыки на раскопках Дюбрюкса. Новый всплеск грабительской деятельности, порожденный трудностями и законодательной неразберихой постперестроечного периода, наблюдается уже в наше время. Правда, теперь к "черным археологам" присоединились "любители" древних монет, вооруженные новейшими металлоискателями, показывающими разновидности металла, объем массы и глубину залегания.

Но вернемся вновь в начало XIX в. Искренне желая привлечь внимание правительства к керченским древностям, Дюбрюкс преподносит в 1817 г. некоторые из имевшихся у него ценных находок вдовствующей императрице Марии Федоровне. Тогда же он встречается с великим князем Михаилом Павловичем, а потом, в 1818 г., и с самим императором. Александр I осмотрел превратившийся в музей дом Дюбрюкса и пожаловал ему те из находок, которые были собраны на казенных землях. О том, что предстало перед высочайшим взором мы можем судить благодаря описанию самого владельца "древлехранилища": "В нем хранится много золотых вещей, как-то: браслеты, серьги, кольца, фигуры животных, женщин и прочее; обломки статуй… Много надгробных камней с фигурами и надписями, два из них мраморные; драгоценнее всего надписи памятников, воздвигнутых в царствование царей Боспора. Медалей (так тогда называли монеты,- В.Г.) должно быть до 200, большая часть коих прекрасно сохранилась и чрезвычайно интересна. Кроме упомянутых вещей, в музеуме хранится значительное количество стеклянных сосудов и глиняных ваз различной формы и величины; три шкапа, наполненные статуэтками и бюстами из глины и гипса". Здесь даже была небольшая мумия, подаренная Дюбрюксу человеком, прибывшим из Египта. Спустя несколько лет эти античные древности в виде безвозмездного дара составили основу Керченского музея, который недавно отметил свое 175-летие. Единственная выгода, которую основатель музея извлек из своего поступка, - это поступление до 1833 г. арендной платы в размере 400 руб. в год за комнату в его собственном доме, где на первых порах размещались экспонаты.

В 1820 г., во время визита в Петербург, П. А. Дюбрюкс был принят Михаилом Павловичем, который не только выделил ему небольшую субсидию на раскопки в размере 500 рублей, но и пожелал получить подробные сведения о памятниках древности на берегах Боспора Киммерийского. Это обстоятельство подтолкнуло исследователя к созданию главного труда его жизни - "Описания развалин и следов древних городов и поселений, некогда существовавших на европейском берегу Босфора Киммерийского, от входа в пролив близ Еникальского маяка до горы Опук включительно, при Черном море". Нередко, положив в карман кусок хлеба и немного табака, он отправлялся пешком вдоль побережья или вглубь полуострова, изучая остатки древних поселений. Критически оценивая свой вклад в науку археолог-самоучка отмечал: "…не будучи ученым, я могу только сделать более или менее точные описания. Для измерения расстояний я употреблял веревку в 20 сажень, для более точного измерения углов - компас; планы мои я поверял до трех раз, чтобы означить со всевозможной точностью, что именно такие-то развалины суть остатки такого-то города или укрепления". Занимался Павел Алексеевич этими изысканиями только в холодное время года, с октября по апрель, когда каменные кладки не были покрыты травой. Подлинная страсть звучит в написанных им строках: "…Чтобы убедиться в существовании города, от которого теперь почти ничего не осталось… надобно, так сказать, исследовать каждый камень, каждое возвышение; иногда самые ничтожные следы могут повести к самым любопытным открытиям".

Эти начинания полностью поддержал полковник Иван Алексеевич Стемпковский (1788-1832), в прошлом участник боевых действий против кавказских горцев и заграничного похода русской армии 1813-1814 гг. Долгое время он пребывал во Франции в составе оккупационного корпуса, использовав эти годы для пополнения собственного образования. Дружба с известным археологом Рауль-Рошеттом открыла ему дорогу в Парижскую Академию надписей и словесности, членом-корреспондентом которой он позднее был избран. Молодой офицер был искренне убежден в необходимости углубленного археологического изучения Южной России. Собственно это ему принадлежала мысль организовать здесь с данной целью специальное общество и ряд музеев. Дюбрюкс искренне полюбил этого человека буквально со времени их первого знакомства. Уже в 1820 г. они ведут совместную работу по съемке плана Мирмекия и разведкам у Павловской батареи. Позднее, отдавая дань памяти И.А.Стемпковского, много сделавшего на посту керчь-еникальского градоначальника (1828-1832), Дюбрюкс проникновенно вспоминал своего друга как "человека благотворительного без напыщенности, ученого без гордости… он имел один порок - это беспредельную доброту, которая происходила не от слабости, как многие думали, но от чистоты его души, страшившейся даже подумать, не только сделать зло другим…".

В 1827 г. неутомимый француз в своих археологических прогулках отдалился от береговой полосы и основательно обследовал к западу от Чурубашского озера развалины древнего поселения близ татарской деревушки Кермеш-Келечик (совр. дер. Ивановка в 17 км) на земле губернского секретаря Федора Падалки. Тогда и было впервые нанесено на план городище, отождествленное затем с боспорским городом носившим название Илурат, упомянутое в "Географии" Клавдия Птолемея (II в. н.э.). В этом обследовании принимал участие первый директор Одесского и Керченского музеев И. П. Бларамберг (1772-1831), уроженец Фландрии, попавший в Россию, как и Дюбрюкс, в 1797 г. Он не имел специального образования в области классической археологии и филологии, но приобрел определенный авторитет в ученых кругах посредством изысканий в области нумизматики и исторической географии. Исходя из собственного понимания сведений античных авторов, Бларамберг локализовал у Кермеш-Келечика боспорский город Тиритаку. Он писал: "Город Тиритака, который, по словам Птолемея, был расположен близ Пантикапея, немного ниже его, на запад, долженствовал, по-видимому, находиться на расстоянии почти трех верст на запад от древнего залива, ныне соляного озера Чорубаш, куда впадала река, русло которой видимо в овраге у подошвы возвышенности, окруженной стенами с башнями круглыми и четырехугольными, остатки которых весьма явственны. Этот акрополь или вышгород примыкал к городу, судя по следам фундаментов стен, которые встречаешь при выходе из крепости и которые теряются нечувствительно в траве". В воображении Дюбрюкса эти руины связывались с бурными событиями конца IV в. до н.э., описанными Диодором Сицилийским, когда на Боспоре шла борьба за власть между сыновьями царяч Перисада I (Diod. XX, 20-23). Ему представлялось, что именно здесь находилась крепость царя племени фатеев Арифарна, поддержавшего одного из претендентов, или, на худой конец, загородный дворец боспорских царей. В 1828 г. он пригласил сюда Стемпковского, который "подойдя к северной башне и осматривая внимательно местность, сказал: "Да, это место очень похоже на дворец царей босфорских". Конечно, сейчас такие суждения представляются надуманными, но безусловной заслугой Дюбрюкса является тщательная, добросовестная фиксация и описание прекрасно сохранившихся оборонительных сооружений древнего города и прочих строительных остатков, в том числе и на прилегающей территории. В деталях, с приложением подробного описания, план городища был завершен только к 1831 г. Как проклятый, Дюбрюкс возвращался сюда раз за разом, надеясь подметить что-то новое. Иногда это приносило свои плоды. При описании развалин построек на территории городища Дюбрюкс писал: "Засуха последних двух лет до того открыла фундаменты этих жилищ, что можно было снять план всех улиц, которые все были прямы, но узки. Отправившись в эти места в сентябре месяце для проверки моего труда, я снял план нескольких улиц и зданий, образовавших перекрестки и лежавших недалеко от ворот. Все эти здания состоят из большой комнаты (очевидно, имелся в виду двор - В.Г.) и нескольких малых. Странные формы некоторых зданий селения побудили меня нанести на план несколько из них". К сожалению, упомянутые планы отдельных участков крепости не сохранились. Что касается периодических визитов сюда Дюбрюкса, то вспоминается давний эпизод из экспедиционной жизни в Илурате, когда местный мальчишка принес на раскоп луидор с профилем Людовика XVI, якобы найденный на холме возле Ивановки. Быть может эта монета когда-то принадлежала керченскому "французу"?

Со времени изысканий Дюбрюкса прошло уже больше 170 лет, но древняя крепость Илурат по-прежнему лежит в стороне от обычных туристских маршрутов. хотя недоступной ее назвать нельзя: достаточно после указателя 14 км от Керчи по Феодосийскому шоссе свернуть налево, к селу Ивановка. Того, кто решится это сделать, ждет, как и П.Дюбрюкса, яркое ощущение живого соприкосновения с античностью. Здесь можно пройти по раскопанным уже в прошлом столетии узким мощеным улицам, войти во двор дома, подняться по сохранившимся ступенькам каменной лестницы на крепостную стену, увидеть башни высотой до трех метров, потайной колодец и ведущий к нему подземный ход.

Несмотря на это, и другие выдающиеся открытия, в отношении научного признания Дюбрюксу фатально не везло. Маститые ученые обычно свысока относились к его деятельности и изложенным на бумаге результатам исследований. Ведь этот человек не обладал изящным слогом и не ссылался по любому поводу на античных авторов. Ни одна из работ, направленных им по совету Стемпковского на имя президента Парижской Академии надписей, так и не получила никакого отклика. В России, если они и были, то далеко не положительного свойства. Так, А. Н. Оленин, президент Академии художеств и директор Публичной библиотеки, "тысячеискусник", как его называл Александр I, писал в своем отзыве: "Описание г. Дю-Брюкса… весьма сбивчивое и планы его и разрезы весьма неисправные… Жаль, что навык г. Дю-Брюкса находить и открывать древние гробницы не отвечает его познаниям, не токмо в археологии, но даже в природном его языке. Тому причиною, что он подобными делами токмо случайно занимался…". В другой рецензии Оленин посчитал необходимым "вывести обстоятельное заключение о бесполезности труда г-на Дюбрюкса… приложенные… планы развалин очень дурны; … если добавить, что г-н Дюбрюкс пишет дурным слогом, даже с разными ошибками противу правописания, то при всей скромности нельзя не сказать, что этот труд г. Дюбрюкса не стоит печати, и что подносить Его величеству подобные вещи едва ли можно счесть приличным". Оленину вторил такой авторитетный специалист, занимавший должность хранителя Императорского кабинета гемм и медалей, как академик Г. К. Кёлер (1765-1838): "…исторические и топографические его замечания о местоположении разных мест в Крыме несправедливы и без пользы. Впрочем темный слог его сочинения и обстоятельность оного причиняют великие затруднения в понятии оного".

И. П. Бларамберг, с которым сотрудничал керченский археолог, бессовестно обокрал его, выдав в Петербурге снятые Дюбрюксом планы целиком за свои и получив за это производство в чин действительного статского советника. С упоминанием имени Дюбрюкса не везло даже в недавний советский период. В 1974 г. проводивший тогда раскопки Илурата И. Г. Шургая подготовил русский текст статьи об этом памятнике для журнала "Zeitschrift fur Archaologie". Чтобы сделать фамилию Дюбрюкс более понятной для зарубежных коллег, он написал ее прописными латинскими буквами. Вся беда в том, что в данном варианте латинские буквы ничем не отличаются от прописных русских. Соответственно переводчик не обратил на это внимания и просто еще раз транскрибировал фамилию первооткрывателя Илурата. Так несчастный П. Дюбрюкс превратился в "Р. Дивчиха" (R. Divcich).

Труды П. А. Дюбрюкса, его роль в спасении находок, украденных моряками Черноморского флота при выемке камня из кургана Патиниоти, а тем более участие, с риском для жизни, в открытии всемирно известного погребения скифского царя в Куль-обе в 1830 г., не были по достоинству оценены современниками. В последнем случае канцелярский чиновник девятого класса Д. В. Карейша, которому поручили доставить в Петербург найденное золото, представил дело таким образом что "большая часть вещей была найдена им самим". Он же передал в "Одесский вестник" первое известие о сенсационных находках. Недолго думая, Николай I пожаловал "самозванцу" бриллиантовый перстень с гранатом стоимостью 496 рублей и две тысячи на дальнейшие раскопки в окрестностях Керчи.

Только в 1832 г. император повелел передать Дюбрюксу за представленное описание Куль-обы бриллиантовый перстень с аметистом. Запоздалая награда не спасла Павла Алексеевича от смерти через три года в обстановке полной нищеты. Незадолго до своей кончины он писал: "С начала февраля у меня нет огня в комнате; случается часто, что по два, по три и по четыре дня сряду я не знаю другой пищи, кроме куска дурного хлеба. Давно уже отказался я от моей бедной чашки кофе без сахару, которую пил я по утрам. Солдатский табак покупаю я тогда, когда у меня есть лишние две копейки". Похоронили Дюбрюкса на вершине горы Митридат, в небольшой часовне, напоминающей античный храм, там же, где упокоился умерший от чахотки Стемпковский. К сожалению, это архитектурное сооружение, несомненно, украшавшее город, было снесено в 1944 г. при строительстве обелиска Славы.

Что касается рукописей Дюбрюкса, то при жизни они так и не были опубликованы. Лишь в 1841 г. Одесское общество истории и древностей приобрело "Описание развалин и следов…" на французском языке за 60 рублей серебром у подпоручика Подольского егерского полка Александра Павловича Дюбрюкса, старшего сына археолога. К сожалению, там отсутствовали планы городищ и чертежи, что значительно снизило ценность последующего издания перевода, сделанного внуком исследователя, А. Г. Дюбрюксом, в "Записках" Одесского общества (1858).

В полной мере наследие Дюбрюкса получило признание только в уже минувшем ХХ столетии, когда начались планомерные исследования тех боспорских городов, где он первым побывал с научными целями, и отметил немало тех существенных подробностей, которые исчезли с лица земли вследствие интенсивного разрушения археологических памятников. Недавно черновой автограф "Описания…" Дюбрюкса был обнаружен директором С.-Петербургского филиала Архива РАН И. В. Тункиной в Киеве, где он хранился в Институте рукописей Центральной научной библиотеки им. В. И. Вернадского. Поскольку к тексту на французском языке прилагались частью неопубликованные чертежи и рисунки, а вышедший почти 150 лет назад перевод грешит неполнотой и неточностями, в настоящее время готовится иллюстрированное издание всех рукописей П. А. Дюбрюкса с обширными комментариями специалистов. Оно станет достойной памятью одного из "отцов" боспорской археологии.

На главную  
К началу раздела